Читаем без скачивания Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ингрид смотрела то на камень, то на медальон, отгоняя от себя панику, и судорожно искала связь между двумя птичьими мордами. Когда у неё появился медальон? А когда они оказались на земле? А что произошло в Междумирье? А что произошло такого ещё, на что она не обратила внимания? Вопросы вскружили голову. Напрягал ли этот медальон Ингрид раньше? Она начала вспоминать события в обратном направлении. Что её смущало в нём всегда? И тут пазл сложился: медальон был вовсе не птичьей головой, символом весны, нет. Это с самого начала был Чумной Доктор. Один раз он уже привиделся Ингрид в этом медальоне, но смысл раскрылся только сейчас.
Ингрид ужаснулась. Как это оказалось сокрытым от её глаз на такой долгий срок? Будто некая пелена затягивала ей всё время внутреннее зрение, пряча истинное предназначение медальона.
Как только Ингрид разобралась с изображением, всё остальное сложилось в целую картину. Нафан отправился на сборы, по дороге он заехал домой и взял там медальон. Он с самого начала собирался отдать его именно Ингрид. Чумной Доктор появился в Междумирье в день возвращения мальчиков со сборов. Медальон служил чем-то вроде магнита для демона. Или… Почему-то здесь всплыли последние сны Ингрид: маяки для кораблей. Ведь если есть маяки, к которым стремятся патрульные воздушные корабли, значит, наверняка, можно зажечь маяк, который будет притягивать демонов? Или не зажечь, а соорудить? И почему Нафан так витиевато отказывался приглашать Ингрид в своё поместье? Не факт, что раздрай в их семье был связан с одним лишь предстоящим обручением Геллы… А может, напряжение касалось пропажи какой-то важной вещи? Каким-то образом девочка почувствовала, что угадала. И почему она заболела после того, как осталась с медальоном здесь? Неужели Нафан тогда на пустыре за гаражами просто каким-то образом активировал его?
Вопросов было слишком много, а сдерживать панику получалось всё хуже. В горле пересохло. Ингрид допила воду, а пустую бутылку запихала обратно в сумку. Что же теперь делать? И если тогда создание медальона Нафаном в Междумирье притянуло Чумного, а создание символа на могильной плите вызвало разрыв внешней сферы, то что же должно произойти сейчас?! Подумав об этом, Ингрид просто содрогнулась от ужаса. Что она сейчас может сделать для тех, кого она любит, но с кем нет никакой связи? Как можно прекратить действие медальона?
Кое-какая связь с Междумирьем однозначно есть, и даже если Ингрид не может туда вернуться, в её силах предпринять хоть что-то, чтобы защитить Хельгу, Артемиду, Феодору Анисию, Георга Меркурия, Эдварда, Улава, Великую Княгиню и всех остальных. Ингрид посмотрела на смеющуюся морду Чумного Доктора с медальона, сложила пальцы троеперстием и перекрестила его. Медальон подпрыгнул прямо на ладони. Все её предположения подтвердились. Ингрид нащупала в сумке пустую бутылку от минералки, которую собиралась выкинуть. Теперь план радикально изменился.
Ингрид с какой-то неведомой уверенностью отправилась в храм монастыря. В одной руке она несла на шнурке медальон, в другой – бутылку. В дверях храма медальон дёрнулся назад и мелко задрожал. Ингридопустила его в карман, зажав в руке, и зашла внутрь. Медальон в кармане начал нагреваться, будто паниковал.
Милая бабушка в храме смерила Ингрид осуждающим взглядом, цокнула языком и уже готова была отчитать за неподобающий для храма вид, но промолчала.
– Этикетку надо снимать, – недовольно сказала она и по-хозяйски перекрестила бутылку, прежде чем налить в неё святой воды.
Когда всё было сделано, Ингрид поклонилась по старой привычке и сказала ей:
– Спасибо за агиасму!
– Шта? – переспросила её та. – Иди, не умничай… Гиасмы ей какие-то подавай… Умные все, а…
На этом содержательная беседа была окончена. Ингрид очень быстро шла домой, не чувствуя нарастающей боли в спине. К счастью, дома никого не оказалось: тётя с кузеном гуляли, остальные работали. На кухне она отыскала старый, уже не используемый, старательно его вымыла и отнесла в комнату. Самым сложным было найти подходящий угол, чтобы спрятать там задуманное. Ингрид тоже тщательно подготовилась: достала свой молитвослов, кусок полиэтилена, резиночку и Библию, которую однажды им кто-то подарил. Она так и осталась стоять на полке, никто, кроме Ингрид, её не читал.
Теперь девочка приступила к самому важному. Она, действуя по чистому наитию, осторожно налила в стакан святой воды, достала медальон и попыталась его опустить внутрь. Он всячески сопротивлялся, дрожал изнутри, становился как бы летучим и наэлектризованным, дико раскачивался, избегая прикосновения с водой. Ингрид не хотела трогать его руками, но медальон от стакана отталкивался так, как будто там стояло непробиваемое защитное поле. Через несколько минут стараний она всё же запихала его в воду. Он погрузился с шипением и языками синего пламени прямо в воде. Ингрид перекрестила это всё, закрыла пленкой, зажала её резинкой, сверху положила Библию, а рядом поставила молитвослов. Потом, подумав ещё немного, налепила на стакан тканевый пластырь и нарисовала на нём крест. И, чтоб наверняка, нашла молитву «При нападении врагов» и прочитала её. Медальон с каждым её действием менялся: мутнел, слоился, выпускал чернь, как бы снова горел… После всего проделанного он приобрёл свой прежний вид, только стал безжизненным и опустошённым. Ингрид спрятала стакан с Библией за тумбу в укромном уголке.
Лишь тогда девочка ощутила настоящее облегчение. Её разморило от усталости. С трудом добравшись до кровати, она провалилась в такой глубокий сон, что очнулась лишь через несколько часов – от того, что мама трясла её за плечо.
– Ингрид, вставай, ты что, как пришла, так и спишь?
– А?
– Ингрид, почки болят?
– А…а… – Ингрид с трудом проснулась и пыталась сообразить, что отвечать.
– Я спрашиваю, болят почки?
– А, почки…
– Я взяла номерок к врачу, – сказала мама.
– А, спасибо.
Ингрид, наконец, очнулась ото сна, но перед глазами мелькали мушки. Усталость сменилась на «недопроснутость», голова не соображала вообще. Без аппетита поела, будто у еды не было вкуса, потом через мамины понукания села кое-как за уроки, хотя совсем не могла на них сосредоточиться. К вечеру девочка, не находя себе места от неведения о судьбе Междумирья, решила совсем завалить себя мыслями и делами, чтобы отвлечься. Ингрид горевала, как мать о погибших детях, как девушка, не дождавшаяся с войны возлюбленного, как царь разорённой страны, но разве она могла кому-то доверить свои страдания? Всё оставалось внутри. Если бы Ингрид не прокричалась в ту ночь, сейчас, наверное, она бы уже тронулась умом, но теперь вместо оглушающей, резкой и нестерпимой боли просто ощущала всю безнадёжность своего положения.
В следующие дни переключиться на заботы мира сего Ингрид так и не смогла. Каждое действие давалось с трудом: его сначала надо было проговаривать внутри, потом вспоминать последовательность и тщательно контролировать в мелочах. «Вот я иду мыть руки», «Сейчас надо надеть носки», «Вот я села делать русский» – такими речёвками была нагружена её голова. А перед сном Ингрид от усталости давала слабину и возвращалась к мыслям о Междумирье. Она искренне пыталась отказаться от этих желаний лишь потому, что никогда не получала желаемого. Чтобы потом не испытывать мучительную боль невозможности исполнения ещё раз.
Мама Ингрид всё же заметила уныние дочери и активно допытывалась, что произошло. Девочка ничего не могла сказать в ответ, просто молчала. Не на шутку испугавшись, мама позвонила в поликлинику и записала Ингрид сразу ко всем врачам. Она вновь корила во всём себя, что подливало
